ЦК закрыт, все ушли... [Очень личная книга] - Николай Зенькович

— Надо, видно, предъявить приглашение,— сказал Ян.

Я вынул посольский листок бумаги.

— Откуда вы? — спросил капитан.

— Из ЦК КПСС.

— А, — пренебрежительно бросил капитан. — Бывшего. Как ваша фамилия? На всякий случай?

Я назвал. А потом пожалел: может, не надо было говорить, откуда я.

— Ничего страшного, — ответил Ян.

Вошли в здание посольства. Шикарное помещение, конечно. Ян передал меня другому китайцу, хорошо знавшему русский язык. Он был моим гидом.

Между тем зал наполнялся галдящей толпой. Сопровождавший меня посольский работник сказал:

— Хотите, я представлю вас послу?

Я замялся:

— Ведь я никого не представляю...

— Ничего, — сказал он и потащил меня к послу. Представил по-китайски товарищу в черном костюме. Уже потом сказал, что посла скоро будут менять, приезжает другой.

Потом двери открылись, и мы очутились в банкетном зале. Да, перед этим я обнаружил в толпе знакомого парня из пресс-центра МИД.

Прибились с Ян Чжэном к одному из столиков. Выпил рисовой водки. Кого видел? Первого секретаря ЦК Компартии России Купцова, Аллу Борисову, члена редколлегии «Правды», редактора по отделу международных связей, которая пожаловалась, что Селезнев вызвал ее и предложил увольняться. Юру Тавровского из «Известий», который сказал, что уматывает из этой газеты. Владислава Дробкова, зам. главного редактора «Правды», с которым чокнулся, Роя Медведева, Виктора Мироненко, еще кого-то.

Столы опустели быстро. Надо было уходить. Тут и Ян подоспел. Откуда ни возьмись Мироненко с женой:

— Извините, но такой случай, что надо развезти меня с женой по разным местам.

Ян согласился. И мы на его новехоньком «мерседесе» сначала отвезли жену Мироненко в гостиницу «Орленок», самого Мироненко на проспект Калинина, а потом Ян отвез меня домой.

Позвонил Валерию Сидорову. Когда-то он работал у нас в отделе, потом уехал с Вольским в Нагорный Карабах, затем перешел к Вольскому в Научно-промышленный союз. Наконец-то поймал его на месте.

— Ну что? Я же говорил тебе: бросай свой ЦК. Нет, привилегии держали. Слободянюк в первую же ночь позвонил мне. Но у него руки в крови. А у тебя? У тебя, пожалуй, нет. Николай, ничего не могу обещать. Не думал, что нужна помощь. Многие ко мне обращались — Урбан и другие. Не знаю. Буду думать.

Позвонил Лисину, главному редактору «Вечерней Москвы», когда-то он уговаривал к себе в замы. Сейчас:

— У меня сейчас совещание. Дай мне свой телефон. Я тебе позвоню.

И все. Глухо, как в танке. Никаких звонков, никаких сигналов.

1 октября. Вчера звонил Слободянюк. Отчитал я его как следует. Даже не по себе стало.

Сегодня попросил Сильвановича заказать мне пропуск и поехал в «Сельскую жизнь». На вахте высокая стройная женщина с нашивками сержанта милиции. Пропустила.

Часа два проболтали с Сильвановичем. Все о путче. Потом он предложил пообедать. У них остался зал для членов редколлегии. Пошли. Ничего, официантка разносит. И селедка понравилась. Туда же приходит обедать и Харламов — главный редактор.

После обеда направился к Харламову, но у него был заместитель по приложению. Пошел в «Правду».

Черняк в отпуске. Зашел к Карпычеву. Долго говорили. Он ярый защитник Горбачева. Перед путчем был утвержден главным редактором новой газеты «Красная площадь». Газета должна была быть президентской. На 19 августа назначены были его проводы на новую работу. Приказ об освобождении был уже подписан. Ситуация!

— Понимаешь? Мне представляется, что Селезнев был утром у Шенина. Во всяком случае, он оттуда позвонил, чтобы меня не забыли проводить. Представляешь? Путч против президента, а меня выпроваживают из редакции...

В общем, он снова вернулся в «Правду», а поскольку должности зама уже нет, его зачислили пока полит-обозревателем.

— Пишут, что Горбачев причастен к перевороту. Но никто всерьез не рассматривает линию Ельцина. Я допускаю, что Ельцин на каком-то этапе был знаком с планами путчистов. А потом решил сыграть свою карту, и на этом многое приобрел. Вот почему путчисты его не арестовывали.

Судя по всему, Карпычев не в ладах с Селезневым.

— Будет газета — будет и работа. Я же вас знаю. Когда был ответственным секретарем, ставил ваши материалы. Думаю, черта несколько дней все решится. Обещаю вам— без работы не останетесь. Даже если «Красной площади» не будет — все равно не пропадем.

Поблагодарил его и направился к Харламову. Он уже разыскивал меня через Сильвановича.

Долго говорили.

— Что-то смущает? Я же чувствую...

Поговорили откровенно. Он предложил вариант: либо член редколлегии— редактор по отделу, либо политобозреватель. Сошлись на варианте: политобозреватель — член редколлегии. Он сказал, что редакции лучше, если я буду политобозревателем. Это меня немного насторожило.

В общем, решили, что месяц я еще поболтаюсь. Не хочется, чтобы в трудовой книжке стояла запись: по собственному желанию. Пусть лучше будет — в связи с сокращением штатов.

А Дегтярев куда-то пропал. На звонки не отвечает.

Глава 9. КАК Я ДУШИЛ ЖУРНАЛИСТИКУ

Скажу без ложной скромности: сектор печати в аппарате ЦК КПСС был, пожалуй, самым «горячим». Пресса к концу восьмидесятых годов становилась сильнейшим, если не единственным инструментом гласности и общественного контроля, выразителем множественности взглядов на процессы, идущие в стране.

Обращаясь мысленно к тем недавним годам, я с полной уверенностью заявляю: на страницах газет и журналов пульсировала сама жизнь, со всеми ее трудностями и противоречиями. В работе журналистов приоритет приобретала аналитичность, а в постановке проблем— острота и откровенность. Заслуга тогдашней прессы прежде всего в том, что она сохраняла, укрепляла и усиливала атмосферу правды и прямоты, которая складывалась в обществе под воздействием перестройки.

Я вовсе не хочу идеализировать ситуацию в средствах массовой информации, к управлению которыми сам имел отношение. Издержек и тогда было немало. Пронесясь критическим бураном по стране, вытянув пыль и мусор из затхлых углов и освежив общество, некоторые издания не заметили, как сами оказались втянутыми в эпицентр созданного смерча. Появились проблемы, которые нуждались в научно-критическом анализе. Возникла беспрецедентная у нас ситуация свободы печати. В прошлом, как известно, механизм регулирования деятельности печати находился под партийным контролем. И вот он оказался либо устраненным, либо ослабленным. А других регуляторов не было.

Готовя пакет постановлений ЦК по дальнейшей демократизации печати, мы исходили из того, что к тому времени руководители средств массовой информации как в центре, так и на местах, получили широкие права, возможности и свободу действий в формировании содержания газет, выборе тем и объектов для критики. Приказной тон по отношению к редакторам, журналистам и редакционным коллективам в целом уже не проходил, запреты и разрешения на публикации вне стен редакций также были невозможны.

В проект постановления ЦК мы записали принцип: полнейшая творческая свобода редакций в реализации задач, стоящих перед соответствующими партийными организациями.

Наше предложение прошло. Это поднимало статус редактора до уровня крупного политического работника в республике, крае, области, на которого возлагалась полная ответственность за содержание газеты. Принесло ли это «ослабление гаек» эффект? Да, и вполне ощутимый. Однако, к сожалению, породило и серьезные издержки.

Превратно понятой самостоятельностью тут же не преминули воспользоваться те, кто претендовал на исключительное право изрекать истину в последней инстанции, поучать всех и вся, проявлять умничанье, крикливость, амбициозность.

Первое постановление из задуманного нами пакета решений о демократизации прессы благополучно прошло через Секретариат и было разослано в местные партийные организации. Получив его, многие парткомы растерялись. Привычные методы руководства прессой решительно осуждались. А между тем случаев необъективного подхода журналистов в трактовке событий и проявления групповых пристрастий было предостаточно. Нередко поэтому на местах остро реагировали на журналистские выступления, стремились глушить критику. ЦК рекомендовал партийным комитетам утверждать качественно новые подходы к взаимоотношению с прессой. Их, по нашему замыслу, надлежало строить на общей заинтересованности. Но перестраиваться должны обоюдно как партийные комитеты, так и средства массовой информации.

Подготовке первого постановления предшествовала большая организаторская и аналитическая работа. Мы собирали у себя редакторов газет, сотрудников секторов печати ЦК компартий союзных республик, обкомов и крайкомов. Сказывались догматичность и стереотипность мышления многих работников прессы, которые вместо одних постулатов выдвигали другие. Предлагалось, например, республиканские и областные газеты превратить в издания ЦК КПСС, районные и городские соответственно в издания ЦК компартий союзных республик и обкомов партии. В секторе дружно решили, что это не более чем попытка иерархическим путем решать демократические вопросы.